Неоконченное интервью
Алматы. 14 ноября. КазТАГ – Валерий Новиков. Несколько дней назад казахстанцы проводили в последний путь академика Салыка Зиманова. Он прожил большую жизнь: в этом году ему исполнилось 90 лет, и он успел сделать очень много. Не только потому, что жизнь была длинной, но и потому, что ни одного года понапрасну не потратил, до последнего работал, несмотря на болезнь. Работать был приучен с детства, семья рано осталась без отца, и заботы пришлось ему брать на себя. Потом была война. С.Зиманов был минометчиком, а они как известно всегда на передовой… Немалоо сделал в науке, оставив после себя множество книг, учебников, учеников. Собственно, создал целую научную школу. Звание академика получил давно, когда оно еще предполагало действительно высочайший научный уровень. Когда академия была одна, и академиков тоже было немного. Пожалуй, он оставался последним из той когорты, ученым-правоведом, стоявшим у истоков нашей государственности задолго до обретения страной независимости, был одним из авторов Конституции, человеком, никогда и ничем не запятнавшим свое имя и честь.
С.Зиманов не очень любил публичность, неохотно давал интервью. Но когда-то, еще в советское время, я написал небольшую статью с его комментарием, он принял ее одобрительно и, видимо, с тех пор запомнил. Поэтому в прошлом году, в ноябре, когда я ему позвонил и попросил о встрече, он не стал отказывать, но предупредил – побеседуем, но публиковать пока не будем. «Скоро юбилей, будет мне 90, не хочу никакой шумихи. А потом посмотрим…». Встречались дважды, минут по сорок. Он уставал, говорил: «я тебе позвоню, когда окошко найду, еще встретимся». Один раз позвонил, а второй раз – уже нет…
Теперь на многие мои вопросы, которые я ему передал заранее, я уже не получу ответов. Так и осталось интервью незаконченным, отрывочным, без начала и конца. Но, другого уже не будет….
-Трудновато к Вам на беседу напроситься, Салык Зиманович, по-прежнему, не жалуете прессу вниманием….
- Раньше на выступления прессы реагировали быстро, иначе можно было жестоко поплатиться. Это, конечно, хорошая, действенная мера – репрессии, но слава богу в прошлом. Но, ведь сейчас и на прессу никто особенно не обращает внимания, общественного мнения нет. Может, сами журналисты виноваты? Вот приходят телевизионщики, просят интервью, обижаются, что отказываю. Вы же, объясняю им, все равно не опубликуете то, что я говорю! Молчат, ясно, что не они решают, что выпускать, что не выпускать в эфир.
Или говоришь одно, а выходит совсем другое. Видимо, никто меня внимательно не слушает, поэтому я с тех пор решил интервью не давать. Что бестолку говорить, если никто не публикует, отсеивает сказанное так, как самим удобно…
- Обещаю не отсеивать, все напечатаю слово в слово… Вас, как и 30 лет назад, очень сложно застать на месте, частые командировки не утомляют? Так ли уж они нужны Вам?
- Приходится ездить, хочешь - не хочешь… Недавно вернулся из Астаны, там были две конференции, организованные минюстом и парламентом по совершенствованию законодательства, по совершенствованию концепции правовой политики. Выступал с докладом, причем, мне дали времени больше всех – всем по 5 минут, мне 20, а я говорил 27 минут, но прерывать не стали. Затем попросил ректор университета Евразийского выступить перед студентами, повел меня на юрфак. Золотые медалисты, победители Олимпиад собрались: выступал перед ними… тоже отказать нельзя.
Перед этим, 15 ноября, по моей просьбе принял меня президент. Беседа длилась час и пять минут. Все это время наедине говорили. Я ему сказал: я пришел не просить что-то, скорее отдать. А ученый что может отдать? Только новые идеи, новые знания, какие-то теоретические заделы, имеющие серьезные значения, имеющие большую будущность, полезность для страны. Разговор был только о проблемах в области науки и высшего образования.
А послезавтра уезжаю в Мангистау. Академик Шарманов (Торегельды – КазТАГ), а мы очень хорошие друзья, ему 80 лет исполнялось, я должен был выступить там в честь его юбилея, но заболел, попал в больницу. Не смог тогда поехать и на его родину, в Карагандинскую область. Но, поскольку обещал, надо слово держать. Теперь приглашает Крымбек Кушербаев, аким области. Вместе с Шармановым едем туда на три дня.
А в начале декабря ложусь в больницу. Мне 13 лет назад удалили правую почку, надо обследоваться. 29 декабря приглашают в Астану, звонил Рогов (Игорь - КазТАГ), председатель Конституционного совета – на 10-летие совета ( приглашал – КазТАГ), проводят международную конференцию. Приедут председатели конституционных судов многих стран. Время неудобное, перед самым новогодним праздником, но надо ехать.
А еще я должен завершить одну работу и сдать в январе в печать книгу «Парламент республики – трудные годы независимости». Я ведь тогда был депутатом. Эти годы до сих пор перед глазами, да и все документы, все записи у меня есть.
А вот еще одна тема, над которой работаю: «Некоторые вопросы реформы правоохранительной системы». С ней и выступал в Астане. До меня выступили председатели комитета по правовой и судебной реформе мажилиса и сената, министр юстиции выступил.
Председатели комитета по реформе говорят с трибуны: «Мы по поручению президента и парламента разработали около 30 законопроектов, связанных с реформой. 4 проекта мы только что приняли, 6 проектов будут приняты на днях, а остальные до конца года», начинают перечислять названия. Я после них выступал. Говорю: послушал двух руководителей комитетов… 30 законопроектов! Это хорошо! Но что ведущего в этих актах? Что главного, что нового? Не могут сказать! Какой эффект они предвидят от их принятия? Сами по себе принятия этих актов ничего не стоят. А как они будут работать? Это продумали?
Вот я был на Украине, в институте электросварки имени Патона. Так там, в техническом учреждении, есть специальный отдел, изучающий философские проблемы, теорию познания. Казалось бы технари, зачем это им? Нужно, говорят. Без этого техническая мысль развиваться не может.
А у нас реформа правоохранительной системы – и без всяких философий, без всяких теорий познания…
- А что же, по-Вашему, должно быть главным в этой реформе?
- Главное сейчас – добиться доверия народа к правоохранительной системе. Два месяца назад я тоже был в Астане, тогда была большая конференция к годовщине Конституции. Там тоже выступал. Тогда говорил о казахском правосудии в степи как уникальной судебной системе. Как о лучшей судебной системе в истории, которую мы утратили, к сожалению.
Судья, бий в казахской степи всегда был на вершине социальной иерархии, пользовался непререкаемым уважением и авторитетом. А сейчас есть авторитет, есть уважение?
Иметь плохую судебную систему грешно. Я беседовал недавно с генеральным прокурором Кайратом Мами. Я ему говорю: бренд правоохранительной системы – это суд. Это ядро правоохранения. Сделаете суд хорошим, то есть безупречным в следовании закону, – и можем влиять на все другие органы правоохранительной системы. Вспомнил, что Михаил Иванович Калинин говорил: по суду судят о советской власти. По суду судят, кстати, и о королевской власти, там где она есть, конечно.
Скажем прямо: у нас судебная система доверием народа не пользуется. Как добиться доверия? Вот я делюсь с Мами этим, а он мне: «… вы говорите, говорите об этом, мы-то сами не можем…»
Да, я могу вслух говорить обо всем, я ученый, я независимый человек. Но иногда думаю, хватит, Зиманов, кончай. Тебе 90 лет через три месяца, а все наступаешь на те же грабли... А вопросов острых у меня много.
Вот, например, декларация государственного суверенитета Казахстана была принята 5 октября 1990 года. А мы ведем начало своей независимости с 16 декабря 1991 года, тогда был принят конституционный закон о независимости республики. Мне говорят, что декларация – это вроде меморандума, это несерьезно. Но во всех республиках бывших СССР декларация стала точкой отсчета. Я им объясняю: декларация, принятая Верховным советом, не может быть просто намерением, это стоит наравне с конституционным законом. Я совершенно уверен, что юридически принятие Декларации независимости и есть начало государственной независимости. Вот дата рождения нашего государства! Но ты это пока не публикуй, а то такой крик поднимется… давай потом, когда день рождения отмечу.
- Вы в прошлом боевой офицер, прошли войну. Осталось это в памяти?
- Разве такое забудешь? Это на всю жизнь… В «Казахстанской правде» к 65-летию Победы была большая статья обо мне, написали: он командовал артполком. Тут ошибка. Мне 23 года тогда было, в 1944 году. Я был на самом деле командиром минометного дивизиона, а потом зам. командира полка по строевой части. Это, фактически, второй командир полка, так что, может быть, и невелика ошибка. Потом был командующим артиллерией механизированной бригады. Когда с войны вернулся, образование – средняя школа. Специальности нет. Надо было чем-то заниматься. Жили тогда мы трудно, отец умер. Я старший в семье, надо было о них думать. Пошел учиться, стал юристом, правоведом. И никогда не пожалел об этом.
У меня много интересных в жизни моментов было. Много людей, много интересных встреч. Скольким я людям помог! Мне очень много писем писали! Помню, даже Алтынбек Сарсенбаев меня благодарил незадолго до своей смерти. Он вместе с Абиловым (Булат – КазТАГ), Жукеевым (Толеген – КазТАГ) ко мне обратился с открытым письмом. Им госорганы отказали в регистрации партии. Они подали иск в Верховный суд. Я им помогал, встал на их сторону. Суд рассмотрел дело, отменил решение нижестоящего суда и зарегистрировал партию.
После этого они все написали мне благодарственное письмо. Но буквально через неделю Алтынбека Сарсенбаева жестоко убили.
Был и другой случай. Ко мне домой в окно влез вор и украл разные вещи. Я жил тогда на даче. Украл и деньги - целых 600 тенге! Через месяц нашли этого человека. Ему тогда было 24 года. Семь раз уже получал срок за воровство.
Я захотел увидеть его, сильно меня этот случай обидел, захотелось понять, что за человек этот воришка. Я пошел к нему в тюрьму, начальник тюрьмы очень удивился, когда меня увидел. А еще больше заключенные удивились: не было такого, чтобы обворованный к вору в тюрьму пришел!
Я долго с ним беседовал. Оказался очень умный парень. Он говорит: я с 8 лет занимаюсь воровством. Потому что в 8 лет мать его бросила и ушла. Отец – бывший строитель, давно стал инвалидом, без одного глаза.
Семь раз этот парень попадал в тюрьму за воровство, и каждый раз его досрочно освобождали за примерное поведение. Всегда в заключении работал хорошо, да и начальник тюрьмы его хорошо характеризует.
Смотрю, он очень похож на моего фронтового товарища, с которым мы вместе Днепр форсировали. Я тогда был командиром минометной батареи. При форсировании мне придали несколько человек из штрафбата, осудили их за разные дела. Сказали: не струсят, останутся живыми, тогда простим. Многие тогда погибли, а один и не струсил, и остался живой, и до конца войны геройски воевал. И вот на него-то мой воришка оказался очень похож внешне.
В общем, пришел я к нему в тюрьму. Он удивился, как это я прошел, кто я такой? Я его спрашиваю: ну, и как тебе тут? Он говорит: плохо, камера на пятерых, а тут 12 человек. Курева не дают. Я подозвал охранника, дал ему денег, сказал, чтобы купил им всем сигарет. Когда был суд, я пришел и сам, как адвокат, стал его защищать. Ему ведь должны были дать восемь или десять лет, потому что он только три месяца, как на свободу вышел, и снова за старое.
Он говорит мне на суде, а что толку, что вы меня защищаете - из тюрьмы выхожу, нигде на работу не берут. Даже паспорт не может восстановить, каких-то документов не хватает. Только воровство и остается.
А надо сказать, он много умеет делать руками, из кожи всякие вещи шьет хорошо. Я на суде выступил, рассказал о нем все, сказал, что обиды на него нет. С судьями поговорил, они руками разводят – ага, мы не можем его оправдать, он рецидивист, только что из тюрьмы вышел, да и улики налицо: вот, 600 тенге!
Я тогда с городским судом, с председателем поговорил. Ему тогда в виде исключения вместо восьми дали три года. Через три года он ко мне приехал. Я его устроил на работу. И он ко мне приходил, благодарил.
Коллеги смеялись, Салык Зиманович своего вора оправдывал! Я даже его дело судебное на память сохранил.
- Может, поменяете немного специализацию – станете успешным адвокатом? Ведь звание академика, крупнейшего юриста, ученого-правоведа, почетного директора академического института, почетного профессора нескольких университетов, автора Конституции и еще множества других регалий у Вас уже не отнять…
- Ха-ха! Знаешь, я когда выступаю публично, всегда наблюдаю за аудиторией, как реагируют, как внимание концентрируется у слушателей. Вот был в университете преподавателем такой авторитетный и заслуженный ученый, академик Козловский Андрей Тихонович. А в академии он работал академиком-секретарем отделения химико-технологических наук. Ему было 73 года. Все время до этих лет читал лекции студентам. Вот он как-то рассказывал. Было, говорит, мне 73 года, вышел читать лекцию. Сорок с лишним лет читаю эту тему и пишу на доске формулы. А в этот раз не могу вспомнить формулу и все тут! На доске мелом написал половину, а дальше вспомнить не могу. Обдумал это минут пять, собрал свои бумаги, попросил прощения у студентов и ушел из аудитории. Заглянул к ректору тогдашнему Аскару Закаровичу Закарину и сказал: с сегодняшнего дня освободите меня, пожалуйста, от должности. Все!
- Мне скоро 90 лет. Когда было 80, я проводил юбилей, отмечал торжественно. Было тяжело, уставал очень, сказал: больше не буду праздновать, десять лет после этого не отмечал. Но вот 90 приближается, чувствую, люди готовятся, вот зам. акима города Сейдуманов (Серик – КазТАГ) звонил, спрашивал, как я хотел бы отметить юбилей. Ну что делать? Слаб человек, и я сломался. Но это все, больше не буду отмечать точно.
- Я знаю, что вы выходец из казахского рода шеркеш. Принято считать, что пaрни из этого родa нaдежные и преданные, а девушки целеустремленные и упорные. Известно, чтo шеркеши были телoхрaнителями многих кaзaхских хaнов. Вы ощущаете в себе какие-то родовые особенности?
- Да-да, откуда знаешь? Действительно, я шеркеш. Говорят, это от кавказских черкесов ветвь наша, но выросли мы в степи, в песках, в просторе. Это много значит!
Отец мой рано умер, я еще в школе учился. А отец был образованный для того времени человек, учился в гимназии, знал хорошо русский язык, писал очень грамотно и очень красиво. У него почерк был замечательный, прямо каллиграфический. До сих пор храню написанное им. Трудное было тогда время, и голод и другие невзгоды, это и воспитывало характер. А учеба расширяла кругозор, вырабатывала жажду новых знаний. Знаешь, что мне больше всего в себе нравится? То, что даже в простых и достаточно изученных вещах, которые, к примеру, имеют три признака, я умею увидеть четвертый. А если к трем признакам добавил четвертый – и уже совсем новое понятие возникает. Просто старайся смотреть глубже.
И еще. Я всегда верил в то, что именно честной работой, упорной учебой и верой в людей я смогу добиться того, чтобы меня в обществе уважали. Мне кажется, я добился. Как думаешь?
Запись сделана 23 ноября 2010 года .